Мало выпил
В том же, восемьдесят четвертом, я сдуру увязался за своими приятелями на Кавказ. Горная романтика… Фишт… Пшеха-су... Как я вернулся оттуда живой, до сих пор понять не могу. Зачем-то перешли пешком перевал Кутх, – а я даже спортом никогда не занимался. Один идиотский энтузиазм…
Кутх случился у нас субботу, а ранним утром в воскресенье мы вывалились на трассу Джава–Цхинвали и сели поперек дороги, потому что шагу больше ступить не могли. Вскоре на горизонте запылил этот грузовик – торговый люд ехал на рынок.
Не взяв ни рубля, нас вместе с рюкзаками втянули под брезент. Войны еще не было, сухого закона тоже; у ближайшего сельпо мужчины выскочили из грузовика и вернулись, держа в пальцах грозди пузырей с огненной водой.
А я был совершенно непьющий, о чем немедленно предупредил ближайшего грузина.
– Не пей, просто подержи, – разрешил он, передавая мне полный до краев стакан.
И встав в полный рост в несущемся на Цхинвали грузовике, сказал:
– За русско-грузинскую дружбу!
И я, не будучи ни русским, ни грузином, все это зачем-то выпил.
Чья–то заботливая рука тут же всунула мне в растопыренную ладонь лаваш, кусок мяса и соленый огурец. Когда ко мне вернулось сознание, стакан в другой руке опять полон.
– Я больше пить не буду! – запротестовал я.
Грузин пожал плечами – дело хозяйское – и сказал:
– За наших матерей!
В Цхинвали меня сгружали вручную – как разновидность рюкзака.
Но сегодня, после всего, что случилось в тех благословенных краях за двадцать лет, я думаю: может быть, я мало выпил тогда за русско-грузинскую дружбу?
(c) Шендерович. http://www.ej.ru/comments/entry/862/
В том же, восемьдесят четвертом, я сдуру увязался за своими приятелями на Кавказ. Горная романтика… Фишт… Пшеха-су... Как я вернулся оттуда живой, до сих пор понять не могу. Зачем-то перешли пешком перевал Кутх, – а я даже спортом никогда не занимался. Один идиотский энтузиазм…
Кутх случился у нас субботу, а ранним утром в воскресенье мы вывалились на трассу Джава–Цхинвали и сели поперек дороги, потому что шагу больше ступить не могли. Вскоре на горизонте запылил этот грузовик – торговый люд ехал на рынок.
Не взяв ни рубля, нас вместе с рюкзаками втянули под брезент. Войны еще не было, сухого закона тоже; у ближайшего сельпо мужчины выскочили из грузовика и вернулись, держа в пальцах грозди пузырей с огненной водой.
А я был совершенно непьющий, о чем немедленно предупредил ближайшего грузина.
– Не пей, просто подержи, – разрешил он, передавая мне полный до краев стакан.
И встав в полный рост в несущемся на Цхинвали грузовике, сказал:
– За русско-грузинскую дружбу!
И я, не будучи ни русским, ни грузином, все это зачем-то выпил.
Чья–то заботливая рука тут же всунула мне в растопыренную ладонь лаваш, кусок мяса и соленый огурец. Когда ко мне вернулось сознание, стакан в другой руке опять полон.
– Я больше пить не буду! – запротестовал я.
Грузин пожал плечами – дело хозяйское – и сказал:
– За наших матерей!
В Цхинвали меня сгружали вручную – как разновидность рюкзака.
Но сегодня, после всего, что случилось в тех благословенных краях за двадцать лет, я думаю: может быть, я мало выпил тогда за русско-грузинскую дружбу?
(c) Шендерович. http://www.ej.ru/comments/entry/862/